Сначала был Дворец пионеров. В Алма-Ате это действительно дворец и до сих пор пионеров. Шучу, уже просто идейных школьников. Не берусь сказать, работает ли еще на втором этаже (подняться по одной из двух лестниц на балюстраду, пройти мимо стенки для скалолазов, вдоль кабинетов администрации в промежуточный коридор и сразу дверь) наш любимый кружок океанографии. Несмотря на то, что здание дворца построено из розового ракушечника, оно отдает мраморной монументальностью и холодом пренебрежительного отношения к непосвященным. Так что довольно часто к нашему коллективу, состоявшему из десяти человек, примыкали какие-то новые школьники, но также быстро и отсеивались. Кто-то уходил на плавание, кто-то на шахматы, кто-то на дачу. Наш огромный кабинет вместил бы и двадцатерых за овальным столом. Высокие потолки, шкафы с книгами о рыбах и рыбках, два аквариума, и странные, очень узкие окна — бойницы. Видимо, проектировщиками была предусмотрена возможность держать оборону от скаутов, этих вечных конкурентов пионерам. Алюминиевые рамы делали застекленное пространство таким маленьким, что приходилось включать электрический свет даже днем. Рассевшись фривольно, мы начинали заседать, будто какое-нибудь географическое королевское общество. Но еще до заседания, вернее, чтобы быть допущенными к нему, требовалось пройти ритуал кормления рыбок. В смежной комнате царил мрак, но мы и на ощупь могли открыть один из двух холодильников, чтобы достать живой корм — червей, похожих на волосы утопленников. При свете холодильника помещение напоминало фотолабораторию — кухонная мойка служила для промывания червей, дуршлаг, металлические контейнеры, сито — комната полностью принадлежала червям. Кроме надутого чучела — рыбы-шара, болтавшегося на двери одного из холодильников. Похожего на убитого в момент поцелуя колобка.
Промыв по очереди партию червей до нежно-розового цвета, мы распределяли сгустки на три контейнера и шли кормить аквариумы. В кабинете и в коридоре. Все рыбки — пресноводные, неприхотливые. Счастливцы, питающиеся исключительно живым кормом. Не у всех пионеров нашего кружка была возможность покупать такой корм домашним рыбкам. Ирина Юрьевна, заведующая кружком, тактично не делала на этом акцента. Мне нравилось ее отчество, что там говорить.
Наше высокопарное название — кружок океанографии, крепко связывало нас с морем книгами, иллюстрации которых мы разглядывали в ожидании руководителя. Морские звезды, пескожил, ныряльщики за жемчугом, я не помню фотографий, кажется, там были только иллюстрации. Дававшие волю моей фантазии подводные пейзажи, убегающие в глубину белой страницы. Потом приходила Ирина Юрьевна и следующие сорок минут мы изучали особенности одного из видов морских рыб. Однажды это были бычки. А бычки — это ведь «Белеет парус одинокий»! Она просила нас открыть книги на странице, которая, как ни странно, никогда раньше на глаза не попадалась, и статья оказывалась удивительно интересной!
В кружок я пришел осенью, сразу после того, как забросил сначала бассейн, а потом и бокс. Завел дома аквариум и смотрел в него так, как сейчас смотрят в телевизор. Вечерами.
Еще через месяц я привел друга — одноклассника Сережу. У него тоже был аквариум, по воскресеньям мы вместе ходили на рыбий рынок. Серега жил на три квартала ближе к рынку.
Морских рыб там никто, конечно, не продавал. Но количество и разнообразие пресноводных вдохновляло.
Потом сперва появились слухи — кружку предстоит океанографическая экспедиция. Через месяц их полностью развеяла Ирина Юрьевна. В июле наш кружок едет на неделю к реке, в лагерь. Конечно, это можно было бы назвать и поездкой. Но тогда это и была бы поездка. Она не стала бы той экспедицией, которую я помню в деталях до сих пор.
Не помню, правда, каким образом нас набрался целый туристический автобус, как мы добрались до места и даже названия места я не помню. Несколько раз пытался потом найти его на машине, но поиски эти не дали никаких результатов. Но честное пионерское, все события нашей экспедиции — подлинные.
Автобус прибыл к трехэтажному бетонному корпусу, утопавшему в зарослях дикого винограда, и никакой реки мы там не увидели. Для многих из нас, двенадцати-тринадцатилетних детей и подростков это была первая поездка компанией без родителей. Первый чай, разливаемый под натиском комаров в шатре на берегу, первый самостоятельный бег по воде. Первый сон в четырехместных палатах санатория и ночная ходьба по коридорам.
Наутро мы проснулись в раю. Бетонная дорожка вела от корпуса к берегу, но не самой реки, а Или, довольно внушительная и медлительная коричневая змея — мы оказались на берегу протоки, отделявшейся от русла островом. Остров выглядел пиратским и загадочным. Добраться до него можно было на пароме, вытягивая переброшенный канат, плескавшийся в воде, как змей, на себя. Если тянуть втроем, то за пять минут, а по одиночке на остров ходить не разрешалось, да и жутковато, там, кроме густых зарослей вдоль берега можно было найти чьи-то норы у песчаной тропинки, небольшую пустыню с барханами тончайшего песка, обрыв с видом на реку и возмущенный хор птиц.
Зато нам разрешили купаться в заливе-протоке с прогретой прозрачной водой, гулять по территории санатория и наблюдать за муравьиными львами. Впереди маячило океанографическое задание для каждого. Забегая вперед, скажу, что мне досталось собрать коллекцию насекомых, обитавших в реке, на реке и над рекой. Я, само собой, имею в виду водомерок. Муравьиные львы не входили в мою компетенцию, но я выкопал нескольких, и они выглядели разоблаченными и жалкими.
Слава умел рисовать, держался обособленно и был выше на голову почти всех мальчишек. Не по возрасту, словом, обладал необходимым набором достоинств для того, чтобы увлечь всех девчонок разом. Он не прилагал никаких видимых усилий, стоило после завтрака Славе выйти к реке на пленэр и начать очередной пейзаж, в зале столовой оставались практически одни мальчишки. Две девочки — копуши и любительницы булочек не в счет.
Нам оставалось играть в футбол на берегу, купаться перед обедом, когда солнце разгоняло комаров и исследовать наш остров небольшими группами во главе с кем-нибудь из вожатых. Изо всех вожатых мы знали только Ирину Юрьевну, которая отвечала за хозяйственные дела и времени на нас почти не имела. Трое других, две женщины и мужчина в джинсовом костюме, все в возрасте лет двадцати пяти, работали на кураже. Уже на пятый день экспедиции они задумали устроить нам дискотеку. Слава определился с выбором, счастливицей оказалась такая же, как он, молчаливая девочка по имени Марина, которой я тоже немного симпатизировал. Но идеальная пара состоялась, и простым смертным можно было начинать обустраивать свои собственные судьбы.
Еще до того, как нашу идиллию нарушили наркоманы, произошла одна история, заслуживающая внимания. Я мог бы наловить стрекоз для коллекции и у берега, но поле моего зрения постоянно раздражали огромные фантичных цветов особи, кружившие над пятнами кувшинок в десяти метрах от берега, почти над самой серединой протоки.
Признаюсь, это была не моя идея. Серега первым увидел мыльницу и предложил помочь. Мыльницей все называли пластмассовую лодку, с низкими бортами нежно-зеленого цвета снаружи и серого внутри. Иначе как мыльницей эту вещицу и назвать было невозможно. К тому же дно у лодки было плоским, и я даже не уверен в том, что это была лодка, вполне возможно, просто большое иностранное корыто для стирки.
Гребли мы сланцами. Лодка едва вместила нас двоих, опасно погрузившись, но мы не придали этому значение. Поездка за стрекозами не могла занять дольше десяти минут. До кувшинок добрались быстро, вода здесь уже не была такая теплая и тревожно пахла рыбой. Ухватить стрекоз не получалось, я боялся шевелиться, борта захлестывало водой, но несколько мощных слаженных гребков и все получилось. Жесткие как проволока стебли скребли дно лодки, мы продвинулись на самую середину пятна кувшинок и теперь оно крепко держало нас. Эти две стрекозы на булавках долго потом висели в моей с братом комнате, и пока не осыпались крылья, напоминали о двух спасенных чудом жизнях. Мы пытались освободить мыльницу из плена, едва не перевернулись несколько раз, утопили один сланец (не мой) и, в конце концов, вырвались, почти выбившись из сил. Но не тут-то было. Мыльницу сразу подхватило течением и понесло в открытое море. Опомнились мы только проплывая мимо шатра на берегу. Из него вышел какой-то мальчик с кружкой в одной руке и печеньем в другой и закричал: — Дураки, гребите к берегу!
Руками и сланцами мы пытались спастись самостоятельно. Но скольких сил стоило нам выбраться из плена кувшинок! Ничего не оставалось, как начать звать на помощь. И нас услышали. Длинный сухой ствол торчал с берега острова почти в самом устье протоки. Мы одновременно ухватились за него и тут же почувствовали, что течение тащит мыльницу под корягу, на дно. Здесь было совсем не глубоко и мыльницу мы потом, в сумерках все-таки вернули на место. Кажется, все это осталось незамеченным. Ничто так не скрепляет мужскую дружбу, как разделенная тайна.
Все готовились к дискотеке. Особенно Валентин, вожатый в джинсовом костюме. Оказалось, что он еще и работает диск-жокеем, так что нам просто повезло. Девочки тоже ждали этого дня, по вечерам запирались в комнатах, что-то примеряли и шушукались. Парней повели на рыбалку. Если пересечь остров по барханам и выйти на обрыв, можно, как оказалось, вытянуть крупную рыбу. Не люблю хвастаться, но я удивил всех, в первую очередь себя, поймав на блесну здорового леща, сгнившего потом в тени, под деревом, от неправильного засола и тоски по родной реке.
Утром того самого дня, после завтрака к нам в санаторий приехал милиционер. Вернее, их было двое. Один оставался в «уазике» у главного входа в санаторий. Солнце уже начинало печь и второму милиционеру было жарко беседовать с Ириной Юрьевной на бетонной дорожке. В руке он держал коричневую кожаную папку и во время разговора обращался то к ней, то к Ирине Юрьевне. Нас собрали в столовой, пересчитали. На Валентине не было лица. Ирина Юрьевна попросила никуда не выходить из корпуса. Только на обед и на ужин.
Вдруг вперед выступил Валентин, и быстро шепнув Ирине Юрьевне «все равно ведь будут болтать», сказал нам о том, что в окрестностях санатория милиция ловит наркоманов. Дискотека не отменяется, просто перенесем ее на другой день.
Странное чувство стадной тревоги и разочарования. Мы переглядывались, с уважением смотрели на то, как спокойно милиционер доедает большую тарелку каши, запивая чаем и переживали не за себя, а за Ирину Юрьевну. Честно говоря, она никогда не была похожа ни на настоящего океанолога, ни на руководителя экспедиции. Она была простой учительницей начальных классов, и сейчас это каким-то образом стало совершенно очевидно.
Все-таки мы уже почти не дети и могли бы даже помочь милиции. Обедали милиционер и его коллега по очереди, наверное, это было что-то вроде дежурства. До вечера все сидели в корпусе, не зная, чем заняться. В палатах душно, как в и коридоре, читать не хотелось, разговаривать тоже. Мы ждали и представляли себе, как наркоманы окружают санаторий, тихо переползая по кустам, придерживая сухие ветки. Я подумал, что, если бы милиционер отдал мне пистолет, отсюда, со второго этажа, я мог бы стрелять гораздо точнее. Детские мысли, в общем. Иногда они меня еще посещали. Да что там, иногда бывают и до сих приходят и радуют.
Солнце на Или начинает садиться в июле часов в семь. Вместе с его светом уходит и тепло. Это прекрасно знают комары, которым не страшны ни наркоманы, ни милиционеры.
В шесть тридцать наркоманов поймали. Валентин еще днем собрал ветки для большого костра, и нам всем разрешили собраться вокруг него. Пока разгорался огонь и садилось солнце, подъехал другой уазик. Наркоманами оказались двое испуганных подростков, их усадили к костру, рубашка одного была порвана по рукаву, а у другого сажей перепачкано лицо. Никаких вещей, сумок или что там носят при себе наркоманы. Мне показалось, что они и сами довольны тем, что их поймали. По крайней мере, все кончилось. Милиционер сидел рядом с ними и тоже смотрел в костер. Выяснилось, что ждали понятых или кого-то еще важного. Как только по рации сообщили, он кивнул наркоманам головой, те молча поднялись и ушли через корпус. Слышно было, как завелись и уехали машины.
Валентин поднял сухой кусок ветки, посмотрел на него, произнес: «Лети, лети лепесток, через север на восток», — и бросил в костер. Слава повторил за ним, бросив в костер макушку камыша. Была и моя очередь, а Сергей закинул в костер что-то молча. Последней, конечно, бросала Ирина Юрьевна.
Дискотека состоялась следующим вечером. Вернее, чуть снова не сорвалась. Когда Валентин, долго возившись с колонками, все-таки подключил их, выбило свет во всем корпусе. Девочки взвизгнули, но продолжили собираться в темных комнатах. Мы стояли в коридоре с подмышками, натертыми пахучими антиперсперантами. Сторож предложил использовать запасной генератор, несмотря на протесты заведующей санаторием. Валентин умоляюще смотрел на нее, потом оставил их наедине, ушел и привез генератор на колесиках — грязную сложно устроенную железяку с длинным необычно толстым проводом и все подключилось. Звук генератора иногда перекрывал музыку, но это если зайти в корпус. Мы танцевали под фонарем, во дворе, над нашими головами плясали комары, а со скамеек наблюдали вожатые и Ирина Юрьевна. Из песен я запомнил только «Казанову», потому что впервые услышал голос «Нау», и «Белый, белый остров» группы Комбинация, потому что я танцевал медленный танец с девочкой, имени которой я не помню. Шея ее пахла чудесно.
В конце с нами вместе танцевали вожатые, Валентин и Ирина Юрьевна. Не вспомню, что это была за песня.
Ну вот, из-за этих наркоманов я не успел рассказать о том, как к нам приезжали настоящие зоологи, среди них была даже девушка-энтомолог! Ночью они отправились с фонариком в барханы, и уже через час наша Ленка оторвала хвост ящерице, пытаясь приподнять ее со стола, уставленного коробками с фауной песков. И все это после одиннадцати вечера, официально нарушая отбой.
И еще я не успел рассказать о том, что, копая червей, наткнулся на медведку. А если вы никогда не видели медведок, то лучше вам и не надо. Страшное существо: пронзительные чёрные бусинки глаз, мохнатые передние лапы, больше напоминающие клешни, панцирь с сочленениями как у средневековых рыцарских доспехов. Она не спешила удрать. Она не боялась. Просто ждала, что будет дальше, а потом, поняв, что я всего лишь наблюдатель, удалилась с достоинством, поднимаясь по осыпи, без оглядки, а из-под ее лапок вниз скатывались крошечные валуны, размером с туловище муравьиного льва.